70-е годы. Один небольшой немецкий городок. Одна небольшая добропорядочная семья. Настолько добропорядочная, что, когда Михаэла (Сандра Хюллер) сообщает о том, что поступила в университет, её мать еще долго подумает, прежде чем отпускать дочь в опасные сети, далекие от религиозных устоев. Как только Михаэла оказывается в студенческом кампусе, её болезнь, являющаяся чем-то средним между эпилепсией и шизофренией, усугубляется. Если в своем родном городке она только и делала, что исправно ходила в церковь, молилась и подолгу разговаривала со священниками, то в университете припадки учащаются, она начинает слышать голоса, не может взять крест в руки, а от молитв её всю перекашивает напрочь.

Пока её новые друзья, Стефан и Хана, пытаются отвезти девушку в больницу к психиатру, её родители, в первую очередь мать, хотят изгнать из неё бесов с помощью служителей церкви. В схватке между цивилизованным подходом и ревностной местечковой набожностью верх берет последнее. Когда про саму Михаэлу, похоже, забывают, уже за титрами 21-летняя девушка умрет от истощения.

Если убрать всю метафорику в виде овечек, крестов, четок и постоянного упоминания великомученицы Святой Катарины, слишком бросающуюся в глаза, то фильм не об экзорцизме (фильм снят на основе реальных событий) и не о темной стороне церкви. Как бы ни уверяли кинопрокатчики из артхаус-линии «Кино без границ», что, по их мнению, это фильм о демонах, которые внутри нас, всё гораздо проще и доступнее.

Бытие определяет сознание — никакого секрета или откровения. Демоны вокруг: вот что является страшным посылом «Реквиема». Девушка страдает не столько от своей болезни, сколько от всего вообще. Это касается не только явных обвинений режиссера Шмида в сторону клерикальных институтов и противостояния мать-дочь. Это касается массового, хоть и сконцентрированного в одной географической точке, мракобесия, невежества и нежелания понять друг друга. Все в сумме и дает эффект, который многие ожидают, увидев на афише заманчивый слоган "Подлинная история экзорцизма". Люди увидят не фильм ужасов, а драму ужасов, облеченную в неспешный, серьезный арт-хаус, каким его на протяжении последних минимум 10 лет знают кинозрители.

Само слово «арт-хаус» в последнее время может кидать в приступы, похожие на припадки Михаэлы. "Реквием" снят по всем правилам: все снимать с плеча, без осветительных приборов и с размазанным фокусом. Вроде бы времена "Догмы" прошли еще в 90-е, но европейские режиссеры упорно продолжают дело Ларса фон Триера. К слову сказать, сам датский режиссер, являющийся эталоном так называемого "арт-хауса", уже давно снимает "дорого": со штативом, достойным светом и даже с помощью компьютера.

Многих критиков, уставших от европейского арт-хауса, давно интересует: если дать задание тому же Шмиду снять какого-нибудь «Гарри Поттера», будет ли это все равно сделано с плеча и будет ли это называться арт-хаусом? И вообще, где они, границы авторского кино? Скажите "арт-хаус" — и вы приобретете две-три тысячи поклонников и миллионы ненавистников, а "Реквием" этого не достоин, потому что это действительно умное, серьезное кино.

«Реквием» явно не зря отсылает нас в 70-е. В эти годы Уильям Фридкин снял своего "Экзорциста / Изгоняющего дьявола". На контрасте между фантазией авторов мистического фильма ужасов и реальной историей загубленной девушки строится напряжение, которое не возрастает и не угасает и вообще не имеет никакой параболы или графика. Это прямая, как струна, линия ужаса от того, что ты понимаешь, что ничего не произойдет: дерни эту струну и все обвалится. И именно факт того, что история не имеет окончания и о смерти Михаэлы можно было бы даже не упоминать в титрах, пугает больше всего.