Он родился в Грузии, но всю жизнь писал о Самарском крае. Работал инженером-конструктором, был главным редактором Куйбышевской студии телевидения, является автором 39 книг и более 40 теле- и кинофильмов. В перестройку Астахов создал некоммерческое культурно-благотворительное предприятие «Самарское слово», которое находит спонсоров для издания книг. К своему юбилею Евгений Евгеньевич выпустил роман-хронику в двух книгах "Река времен" — его сюжетом стала история рода писателя.
Потомок терских казаков — Степан Астахов из «Тихого Дона» — Шолохова не с ваших родственников написан?
Нет. Астаховы вообще донская фамилия. Но при Петре Первом более ста семей донцов было переселено на Терек, в станицу Луковскую — создавалось терское казачество. А как раз мой прадед — из Луковской. Так что я потомок терских казаков, более молодых, хотя корни мои на Дону.
Ваш прадед был офицером императорского конвоя при Александре Втором. Наверняка сохранились какие-то реликвии?
Они чудом сохранились благодаря стараниям моей матушки. Она пронесла их через все реквизиции, и кое-что дожило до наших дней. Из особенно интересных можно назвать золотые дедовские часы. Ему их пожаловал принц Альберт Прусский. Прадед служил при Александре, когда тот еще был цесаревичем. И вот на какой-то «тусовке» Альберт перебрал, испортил цесаревичу на мундир, и мой прадед, ничтоже сумняшеся, схватил его за шиворот и поволок к двери. Александр, конечно, возмутился, но Альберт, когда проспался, страшно умилился — немцы, они сентиментальные — и сказал: вот таким должен быть истинный слуга монарха! Пожалованные ему часы с надписью спасли деду жизнь во время Русско-турецкой войны: турок выстрелил в него в упор, но пуля отрикошетила от часов.
Обидно за дедовский замок в Кисловодске, который достался Брынцалову?
Обидно. Прокурор из Кисловодска прислал мне письмо о том, что сделка признана незаконной, это памятник истории культуры, но у Брынцалова большие деньги. Я ведь не хотел переезжать в Кисловодск, у меня была цель — создать музей истории терского казачества.
Инженер поневоле, в 50-е-60-е годы, в разгар спора между физиками и лириками, вы перешли в разряд последних. С чем это было связано?
Я никогда физиком и не был. У меня инженерное образование, лет десять я был инженером, но мне не нравилась эта работа. В инженерный вуз я поступил только потому, что мы жили в Тбилиси, русские группы в вузах открывались редко. Национализм, думаете, сейчас, что ли, появился? В Грузии был жуткий национализм, мы потом уехали оттуда с женой, потому что ни русским, ни армянам там делать было нечего. Хотя у меня была квартира в центре Тбилиси, много родни… У меня в группе был гениальный парень Вася Каракашев: он не запоминал формулы, а выводил их. Ушел на пенсию старшим инженером, тогда как двоечники с грузинскими фамилиями сделали карьеру. А что там сейчас творится: грузины просто с ума сошли, они погибли. Конфликт с Абхазией вообще бессмыслен, это такая же глупость, как Крым, отошедший к Украине — два совершенно разных народа.
Писать вы начали, когда еще были инженером?
Просто случай: я был тогда заместителем комсорга ЦК ВЛКСМ по Куйбышевгидрострою, и ко мне пристал Миша Чанышев – был такой корреспондент в «Волжском комсомольце», ныне покойный, — и говорит: напиши, как отдыхает молодежь. А молодежь там — в основном зэки, как они могли отдыхать? Я вспомнил забавный случай, который случился с моим другом на охоте, и описал его. Мне позвонил разгневанный редактор, грозил уголовной статьей, пытался выяснить, откуда я переписал рассказ. И из меня стали сыпаться эти рассказы, собрали из них книжку. Книга попалась на глаза Паустовскому. Я попал с ним в одну группу — это был первый большой выезд советских людей за границу, на месяц — и Константин Георгиевич сказал мне: "Это ваше настоящее дело. Я уверен, пройдет какое-то время, и вы обратитесь ко мне за рекомендацией в Союз писателей". Так и случилось в 1962 году.
В одном из интервью вы рассказывали, что в ваших произведениях цензура постоянно находила крамолу
Ерунда сплошная. Меня упрекали, что я пишу о каких-то собачках, рыбаках, чудаках, а нужно — о великих стройках коммунизма. «Умеет писать, но уходит от социально значимых тем». А первый идеологический удар был, когда в одном из моих рассказов начальник поехал на охоту на ЗИСе. И началось: кого я имел в виду? Да никого, просто машина большая. Шестеро героев ведь в "Победу" не влезут? А ЗИС только у первого секретаря обкома и председателя горисполкома. Они оба охотники. Как меня мутузили! Даже когда я написал единственный роман о стройке, и он не понравился: не так показал молодежь… Поэтому то, что я издавал до 1991 года, себе в творческий актив не записываю. То, что я оставлю после себя — это будут 8 томов избранной прозы, которые выходят с 1992 года. Это свободная проза, за эти книги я несу полную ответственность.
О чем последние два тома вашего собрания?
Это роман-летопись, но здесь нет ни одного литературного героя — это все действительные люди. В основе лежит история моего рода, начиная где-то с 1850 года – это середина Кавказской войны, мой 17-летний дед попадает в конвой — и до 2000 года, но это будет в 3-й книге. Я поместил в этот роман воспоминания моего деда о Русско-турецкой войне, чтобы об этом событии не судили по акунинскому «Турецкому гамбиту». Акунин — ловко пишущий писатель, но это массовая литература.
Сейчас вкладывают деньги в издание книг?
Вкладывают – на своем опыте знаю – под имя. Все мои книги финансировались спонсорами: на первые два тома 4-й ГПЗ дал вагон бумаги, потому что деньги тогда ничего не стоили, а я сделал большой фильм к 50-летию завода. 4-й, 5-й, 6-й том финансировал ВАЗ и лично Каданников, потому что в этих произведениях речь идет о Тольятти. А если бы обратился неизвестный человек, он вряд ли добился бы денег, если только не пишет какую-нибудь порнуху или милицейские штучки. Сейчас духовное безвременье, люди не хотят читать серьезную литературу.
Вы очень много пишете о самарцах. Чувствуете себя самарским писателем?
Знаете, как говорят: «Кто крещен в водах реки Куры…». Приехавшие с Кавказа — другие люди, они мягче, испытаннее коренных русских.
Ваше «Самарское слово» существует сейчас?
Да, оно изменило формат, но продолжает издавать книги. Их немного, но 2-3 в год издаем.
Большими тиражами?
Иногда 1000, 2000, иногда меньше тысячи экземпляров — это как спонсор расщедрится.
Самарских писателей читают в городе?
Я с Союзом писателей не поддерживаю отношения. Они никогда не простят мне, что я отобрал у них тот дом, который занимает Союз журналистов – он ведь был под мое «Самарское слово». Они мне неинтересны, потому что расплодили этот союз. У нас в советские времена больше 20 членов Союза писателей не было, потому что был строгий прием. Сейчас расплодилось этих союзов — море. Наш, например, с православным уклоном, притом что все — вчерашние коммунистические чиновники. То, что они пишут, мне неинтересно, кроме некоторых поэтов.
