Ястреб на ветке

Я высоко на дереве, глаза мои закрыты.

Бездействую, но нет и тени сна

Ни в клюве загнутом, ни в крючковатых лапах:

Я предвкушаю новое убийство и ощущаю совершенный запах.

Как хороши высокие деревья!

Плавучесть воздуха и солнечные блики -

Все к выгоде моей; Лицо Земли

Откроется для моего обзора.

Я когти впил в древесную кору.

Понадобились силы всей Природы

Чтоб перья сотворить и эти лапы:

Теперь Природу я держу в когтях.

Взлетаю ввысь и медленно кружу -

Я убиваю там, где я хочу, ведь это все мое.

Нет никаких излишеств в этом теле:

Моя манера - головы срывать.

Распределение смертей! Свою дорогу

Прокладываю я среди костей.

Я не ищу весомых аргументов,

Чтоб в мире обозначить это право.

И солнце снова за моей спиной.

Все так же, как тогда, когда я начал.

Мой глаз не отмечает изменений.

Я думаю оставить все как есть.

Ворон чернее обычного

Когда Бог, отвернувшись от человека,

Обратился лицом к небу,

А человек, отвернувшись от Бога,

Обратился лицом к Еве,

Казалось, что мир развалился на части.

Но Ворон, Ворон,

Ворон, вцепившись когтями,

Соединил небо и землю.

Тогда человек заплакал, но голосом Бога,

И Бог истекал, но человеческой кровью.

Земля и Небо скрипели в месте стыковки,

И началась гангрена, и вонь

Стояла ужасная.

Агония не проходила.

Не мог человек быть человеком, и Богом Бог.

Агония.

Крик.

Ворон

С насмешкой

Кричит: "Это моя работа!"

Летит знаменем черным и славит себя самого.

Ветер

Этот дом в открытом море пропадал всю ночь,

Лес трещал во тьме, и холмы гудели,

Ветра полевые в страхе бежали под окна,

Барахтались и кувыркались во влаге слепящей....

Заря залила небосвод апельсиновым соком,

Холмы поменялись местами, и ветер

Тоненькой бритвой светился во тьме изумрудной,

Сжимаясь, подобно зрачку одичавшего ока...

В полдень я пробирался вдоль дома

К двери сарая для угля. Выглянул только -

Ветер ударил меня по лицу и чуть не оставил без глаз,

Гремели палатки холмов, натягивая веревки.

Поля задрожали, а небо мне корчило рожи,

Ежесекундно что-то стучало и вдруг исчезало;

Ветер забросил сороку во тьму -

И чайку согнул, как стальную пластину. Дом

Звенел, как изящный зеленый бокал, предупреждая,

Что может разбиться в любую секунду. Зарывшись,

В мягкое кресло перед камином, схватившись

За сердце, или обняв друг друга, на пол книгу роняя,

Мы наблюдаем мерцанье огня

И ощущаем, как движется дом. Мы замираем на месте,

Глядя за окна на это дрожанье,

Слушая крики камней за горизонтом.

Hawk Roosting

I sit in the top of the wood, my eyes closed.

Inaction, no falsifying dream

Between my hooked head and hooked feet:

Or in sleep rehearse perfect kills and eat.

The convenience of the high trees!

The air's buoyancy and the sun's ray

Are of advantage to me;

And the earth's face upward for my inspection.

My feet are locked upon the rough bark.

It took the whole of Creation

To produce my foot, my each feather:

Now I hold Creation in my foot

Or fly up, and revolve it all slowly -

I kill where I please because it is all mine.

There is no sophistry in my body:

My manners are tearing off heads -

The allotment of death.

For the one path of my flight is direct

Through the bones of the living.

No arguments assert my right:

The sun is behind me.

Nothing has changed since I began.

My eye has permitted no change.

I am going to keep things like this.

Crow Blacker Than Ever

When God, disgusted with man,

Turned towards heaven,

And man, disgusted with God,

Turned towards Eve,

Things looked like falling apart.

But Crow Crow

Crow nailed them together,

Nailing heaven and earth together-

So man cried, but with God's voice.

And God bled, but with man's blood.

Then heaven and earth creaked at the joint

Which became gangrenous and stank-

A horror beyond redemption.

The agony did not diminish.

Man could not be man nor God God.

The agony

Grew.

Crow

Grinned

Crying: "This is my Creation,"

Flying the black flag of himself.

Wind

This house has been far out at sea all night,

The woods crashing through darkness, the booming hills,

Winds stampeding the fields under the window

Floundering black astride and blinding wet

Till day rose; then under an orange sky

The hills had new places, and wind wielded

Blade-light, luminous black and emerald,

Flexing like the lens of a mad eye.

At noon I scaled along the house-side as far as

The coal-house door. Once I looked up -

Through the brunt wind that dented the balls of my eyes

The tent of the hills drummed and strained its guyrope,

The fields quivering, the skyline a grimace,

At any second to bang and vanish with a flap;

The wind flung a magpie away and a black-

Back gull bent like an iron bar slowly. The house

Rang like some fine green goblet in the note

That any second would shatter it. Now deep

In chairs, in front of the great fire, we grip

Our hearts and cannot entertain book, thought,

Or each other. We watch the fire blazing,

And feel the roots of the house move, but sit on,

Seeing the window tremble to come in,

Hearing the stones cry out under the horizons.